Стихи

[Roman N. 0]

Короткое письмо

 

«Я тут пишу тебе из городка (наверно, помнишь: чайки, баржи, море...), который кто-то (легкая рука) удачно окрестил Memento mori из-за его зловещей тишины, игры в покой при аритмичном пульсе... Страшны ли люди здесь? Наверное, страшны... Как и везде. Да ты, наверно, в курсе.

Ты написал, что не в Крыму тогда случилось это... Может где-то рядом? (ведь знаешь, как похожи города промеж собой за пограничным МКАДом: пятиэтажки, секции борьбы на выживание. И даже время суток похоже по иронии судьбы. И с легким паром. Впрочем, не до шуток).

А здесь века... С развалин Херсонеса за дымкой чудятся Сократовы Афины. Тут, может, нет чудовищ из Лох-Несса, зато какие презабавные дельфины! Да, море здесь – не то, что наши реки... Но ни тебе березки, ни гитары. Какие римляне, какие, к черту, греки! – татары, милый, крымские татары осели в этом сказочном краю, где не тревожат гулкие куранты. Места под солнцем здесь, как и в раю, свободны – лишь плати по прейскуранту. Все вежливы, и редкое «иди ты...» торговки посылают не в меня. Я здесь все жду рожденья Афродиты из пены моря на закате дня. Ну, на худой конец, хотя бы Галатеи. Или одной из вымученных Муз. Я здесь неделю, но уже толстею как сказочный заправский карапуз на местном пиве, шашлыке и гриле. Вино здесь чудное. А местная самса!

Да, то убийство... Здесь его раскрыли буквально сразу: через полчаса там были люди в штатском, детективы; убийцу с кровью жертвы на руке по следу взяли... Были и мотивы - две сотни гривен в старом кошельке. Потом судачили: партийный, карьерист. Ходили толки... Впрочем, все кривые. Убил бродяга, а навел таксист, с него не получивший чаевые. Такая вот нелепая судьба...

А город вымахал. Наверное, в три раза. Здесь даже есть фабричная труба. Высо-о-о-кая. Ну и дымит, зараза. Есть зоопарк, гостиница, тюрьма... И самое смешное – антиквары. А в остальном все та же кутерьма: товары – деньги – и опять товары. Он так же разрываем изнутри борьбой за власть каких-то левых партий. Да, вырос город, что ни говори... Я даже слышал, что он есть на карте!

Ну вроде все. С приветами в строке! Ты извини, что так вот торопливо: я улетаю, и билет в руке. Вот жду такси... Увидимся. Счастливо!»

 

[onno 0]

Хорошее письмо, спасибо, Roman N. Сразу захотелось продолжить тему писем.

 

 

Письма к стене.

 

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.

Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.

За твоею спиной умолкает в кустах беготня.

Мне пора уходить. Ты останешься после меня.

До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.

Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.

Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.

Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

 

 

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.

Все равно я сюда никогда не приду умирать,

Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.

Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.

Человек - это шар, а душа - это нить, говоришь.

В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.

Отпустить - говоришь - вознестись над зеленой листвой.

Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

 

 

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,

изобилье минут вдалеке на больничных часах.

Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.

Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.

Посвящаю свободе одиночество возле стены.

Завещаю стене стук шагов посреди тишины.

Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:

завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

 

 

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.

Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.

Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,

не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.

Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.

Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.

Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.

Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

 

 

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.

Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.

Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:

Эй, малыш! - и тотчас по пространствам пустым полечу.

Ты права: нужно что-то иметь за спиной.

Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной

не безгласный агент с голубиным плащом на плече,

не душа и не плоть - только тень на твоем кирпиче.

 

 

Изолятор тоски - или просто движенье вперед.

Надзиратель любви - или просто мой русский народ.

Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.

Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.

За тобою тюрьма. А за мною - лишь тень на тебе.

Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.

Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.

Сохрани мою тень.

 

Бродский

 

[Коломчанка 4]

"Расстояние: версты, мили...

Нас расставили, рассадили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Расстояние: версты, дали...

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий...

Не рассОрили - рассорИли,

Расслоили...

Стена да ров.

Расселили нас как орлов-

Заговорщиков: версты, дали...

Не расстроили - растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Который уж, ну который - март?!

Разбили нас - как колоду карт! "

(С) Марина Цветаева

[Gabi 0]

Леночка, тоскуешь?

Одно из любимых цветаевских, любовная лирика

 

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче - всё косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел,-

Всё жаворонки нынче - вороны!

 

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О, вопль женщин всех времен:

"Мой милый, что тебе я сделала?!"

 

И слезы ей - вода, и кровь -

Вода,- в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха - Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

 

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая...

И стон стоит вдоль всей земли:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

 

Вчера еще - в ногах лежал!

Равнял с Китайскою державою!

Враз обе рученьки разжал,-

Жизнь выпала - копейкой ржавою!

 

Детоубийцей на суду

Стою - немилая, несмелая.

Я и в аду тебе скажу:

"Мой милый, что тебе я сделала?"

 

Спрошу я стул, спрошу кровать:

"За что, за что терплю и бедствую?"

"Отцеловал - колесовать:

Другую целовать",- ответствуют.

 

Жить приучил в самом огне,

Сам бросил - в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе - я сделала?

 

Всё ведаю - не прекословь!

Вновь зрячая - уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть-садовница.

 

Самo - что дерево трясти! -

В срок яблоко спадает спелое...

- За всё, за всё меня прости,

Мой милый,- что тебе я сделала!

[ocean 1]

Из классики.

Юрский читает Евгения Онегина

То же самое, но через 30 лет

[Коломчанка 4]

Не то слово, Галя...

(Правда, скоро обещались в гости прибыть-с... Не пустить что ль обратно в мамерику..?)

[Leda 1]

Немножко иронического.

 

ДУРЬЮ МАЯТА

Я невыспата, я заброшена,

Не причёсана, не ухожена.

Не умыта я, не одета я,

И работа мне надоетая.

 

Я унылая, я соскучата.

Даже музыка мне не включата.

На часах на час переведено

И пора вставать - вот зловредино!

 

Вроде спать уже мне нехочено.

Телефон звонит озабоченно.

В голове шуршит мысль какая-то...

Это я с утра дурью маята!

 

Рыжкова Светлана

[Gabi 0]

Не то слово, Галя...

Вот вспомнилось... в детстве песню слышала.

При словах: "Отдадут тя замуж

Во чужу деревню.."

я начинала горько плакать

 

На улице дождик

С ведра поливает,

С ведра поливает,

Землю прибивает.

 

Землю прибивает,

Брат сестру качает,

Ой, люшеньки-люли,

Брат сестру качает.

 

Брат сестру качает,

Еще величает:

"Расти поскорее,

Да будь поумнее.

 

Вырастешь большая,

Отдадут тя замуж,

Ой, люшеньки-люли,

Отдадут тя замуж.

 

Отдадут тя замуж

Во чужу деревню,

Ой, люшеньки-люли,

В семью несогласну".

 

На улице дождик

С ведра поливает,

С ведра поливает,

Землю прибивает,

Землю прибивает,

Брат сестру качает.

[Doktor Pinderschloss 7]

Вырастешь большая,

Отдадут тя замуж,

Ой, люшеньки-люли,

Отдадут тя замуж.

Звучит , действительно , угрожающе...

[Coolshow 136]

Из любимого:

 

Мой небосвод кристально ясен

И полон призрачных картин

Не потому, что мир прекрасен

А потому, что я кретин!

[Roman N. 0]

Значит, так. Вынимаешь резной ларец,

ломаешь замок зубами клещей,

открываешь и говоришь: "Покажись!"

Из ларца вырастает резной дворец.

Во дворце – Кощей над мискою щей,

в Кощее – Кощеева жизнь.

 

Или так. В поле – сруб, а над срубом – дуб,

а на дубе – сук, на суку – сундук,

в сундуке – барсук худой, словно жердь.

В барсуке перепёлка гнездо свила,

в перепёлке – яйцо, а в яйце – игла,

на игле – Кощеева смерть.

 

Или так. Тебе девяносто лет,

но ты на ходу. На свою беду

приходишь в цех, там ты старше всех

вместе взятых. Твой партбилет

подписан Троцким в двадцатом году,

а в тридцатом пошит жилет.

 

Но тебя шатает. И ты летишь

затылком в землю и так лежишь,

хрипишь, чтоб тебе помогли.

Над тобой склоняется несколько лиц,

медсестра надевает иглу на шприц, –

и что там, на конце иглы?

 

Борис Херсонский

[Roman N. 0]

Бывают ночи: только лягу,

в Россию поплывет кровать;

и вот ведут меня к оврагу,

ведут к оврагу убивать.

 

Проснусь, и в темноте, со стула,

где спички и часы лежат,

в глаза, как пристальное дуло,

глядит горящий циферблат.

 

Закрыв руками грудь и шею,-

вот-вот сейчас пальнет в меня!-

я взгляда отвести не смею

от круга тусклого огня.

 

Оцепенелого сознанья

коснется тиканье часов,

благополучного изгнанья

я снова чувствую покров.

 

Но, сердце, как бы ты хотело,

чтоб это вправду было так:

Россия, звезды, ночь расстрела

и весь в черемухе овраг!

 

Владимир Набоков 1927 г., Берлин

 

 

[Коломчанка 4]

Прямо даже мурашки по коже от этого оврага с черемухой. Пронзительное стихотворение.

 

[Roman N. 0]

Рождественский романс

 

Плывет в тоске необъяснимой

среди кирпичного надсада

ночной кораблик негасимый

из Александровского сада,

ночной фонарик нелюдимый,

на розу желтую похожий,

над головой своих любимых,

у ног прохожих.

 

Плывет в тоске необъяснимой

пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.

В ночной столице фотоснимок

печально сделал иностранец,

и выезжает на Ордынку

такси с больными седоками,

и мертвецы стоят в обнимку

с особняками.

 

Плывет в тоске необъяснимой

певец печальный по столице,

стоит у лавки керосинной

печальный дворник круглолицый,

спешит по улице невзрачной

любовник старый и красивый.

Полночный поезд новобрачный

плывет в тоске необъяснимой.

 

Плывет во мгле замоскворецкой,

пловец в несчастие случайный,

блуждает выговор еврейский

на желтой лестнице печальной,

и от любви до невеселья

под Новый Год, под воскресенье,

плывет красотка записная,

своей тоски не объясняя.

 

Плывет в глазах холодный вечер,

дрожат снежинки на вагоне,

морозный ветер, бледный ветер

обтянет красные ладони,

и льется мед огней вечерних,

и пахнет сладкою халвою;

ночной пирог несет сочельник

над головою.

 

Твой Новый Год по темно-синей

волне средь моря городского

плывет в тоске необъяснимой,

как будто жизнь начнется снова,

как будто будет свет и слава,

удачный день и вдоволь хлеба,

как будто жизнь качнется вправо,

качнувшись влево.

1961 г.

 

Письмо в оазис

 

Не надо обо мне. Не надо ни о ком.

Заботься о себе, о всаднице матраса.

Я был не лишним ртом, но лишним языком,

подспудным грызуном словарного запаса.

 

Теперь в твоих глазах амбарного кота,

хранившего зерно от порчи и урона,

читается печаль, дремавшая тогда,

когда за мной гналась секира фараона.

 

С чего бы это вдруг? Серебряный висок?

Оскомина во рту от сладостей восточных?

Потусторонний звук? Но то шуршит песок,

пустыни талисман, в моих часах песочных.

 

Помол его жесток, крупицы - тяжелы,

и кости в нем белей, чем просто перемыты.

Но лучше грызть его, чем губы от жары

облизывать в тени осевшей пирамиды.

1994 г.

 

Иосиф Бродский

 

 

[onno 0]

В океане ночи

 

Встретятся два тела,

и порой - как волны

в океане ночи.

 

Встретятся два тела,

и порой - как корни

сросшиеся ночью.

 

Но порой два тела -

два холодных камня,

и вся ночь - пустыня.

 

Но порой два тела -

два ножа холодных,

и вся ночь их отблеск.

 

И порой два тела -

две звезды падучих

в опустелом небе.

 

 

 

Ветер

 

Листья запели,

яблоки пляшут, такт отбивая;

кружится роза,

свежего бриза роза живая.

 

Двинулись тучи,

рябью погнало воздух бездонный,

круг горизонта

вслед завертелся, как заведенный.

 

Нет горизонта;

кружатся маки, бриз обжигая;

девушка в пене

гребнем буруна взмыла нагая.

 

Я исчезаю

светом и пеной, телом без плоти;

мир — это ветер,

это лишь воздух на перелете

 

ОКТАВИО ПАС

Перевод с испанского Анатолия Гелескула