Tire d'une lettre particuliere

[GDV 9813]

Tire d'une lettre particuliere
NB: Автором текста является редактор газеты «Русский Берлин» Борис Фельдман.

 

Начать надо со скучного. Зачем ездил.
Ты, конечно, знаешь, что Лужков- как истый римлянин- считает Москву каким-то там по счету Римом и хочет, чтоб у него все было, как в большой стране.
Поэтому воюет с Латвией за притеснения русских, строит жилье в Севастополе, сейчас вот открыл в Симферополе спецфакультет МГУ. Словом, пространственное воображение в очень острой форме.
А тут вдруг Путин схватился за соотечественников за рубежом. Негоже Юрию Михайловичу уступать!

 

Была отдана команда- сделать лучше. Тут же какие-то десятки жучков и жучар из мэрской пасеки бросились опылять мир.
Где Шереметьевы? Где Голицыны? Где Хренкины- Пенкины?
Все уже охвачены федералами.
Где наконец эти мудаки Фельдманы- соотечественники всем соотечественникам?!
Один уже зафедерален, а другого вообще евреи охмурили...
Тогда пошла команда- перевербовать. Чтоб и там, и там.
Вот такой низкий старт. Не знаю, как Петра Петровича Шереметьева, а меня куда уж только на сборища не приглашали- и на Кипр , и в Цермат...Но не везло им, был занят. Пока я никуда не ездил и посылал их подальше был создан некий управляющий орган - Международный Совет. И меня (без меня) избрали замом председателя, а Шереметьева - еще одним замом. Почетный председатель- Лужок.

 

И тут новое апофеозное сборище. В Москве. И не простое, а с наградами.

 

Отобрать лучших соотечественников в разных направлениях деятельности и лучшим из лучшим всучить, как позже выяснилось, 7-килограммовую железяку в виде земного шара с единственным континентом, подозрительно напоминающим контур России, и с яркой точкой на нем- Москвой. Вот такая идея.

 

Съехалось со всего мира человек 120. Поменьше нашего берлинского конгресса (ему как раз сегодня ровно год), но внушительно. Сепарация была произведена строго совково. Простых - заселили в неотремонтированную "Россию", знатных- в "Международную", по-старому-хаммеровский центр. А номинантов (будущих награжденных) - в "Савой" (это бывший "Берлин", увековеченный Вознесенским).

 

В первый же день все пошло наперекосяк. Автобусы везли людей не туда, правление, на которое я попросту мудро не приехал, собралось, но не состоялось, а потом (куда я мудро приехал) состоялось, хотя и не собралось. Свою машину я как-то прождал у выхода со швейцаром Международной почти час. В результате чего подружился не только с этим швейцаром, но и со всеми его сменщиками, о которых он мне рассказал, и с милицейскими командирами.

 

Но вот наступил главный вечер, и надо ехать из Международной в Дом Музыки.
Час ждут автобуса. От графьев рябит в глазах. Через полчаса вместо автобуса приходит завзалом гостиничного ресторана, панибратски хлопает графа Шереметьева по плечу и зовет всех перекусить. Посреди трапезы вбегает человек и требует всех к автобусу. Потом выясняется, что автобуса все же нет. И все снова идут в ресторан.

 

У гардероба Шереметьев, несколько утомленный, но все равно элегантный своей русско-французской выправкой, томно поправляя галстук, жалуется мне:
- Знали бы вы, БС, как мне все это надоело! То одевайся, то раздевайся, то опять одевайся!..
Я сочувственно киваю. Не скажешь же ему, что именно в этой дурацкой покорности и куклистости его и его предков лежит ответ на вопрос, как они просрали Россию?

 

Ладно, наконец едем. И даже приезжаем. Новый роскошный дворец, гордость Лужкова. Великолепная, управляемая сцена, много света и прибамбасов.
Расселись. Лужков, замы, вице-премьер российского правительства. вице-спикер Думы Георгий Боос (этот нам понадобится для рассказа, потому и называю), все телеканалы, а на сцене Кобзон и Маша Шукшина ведущие. И еще симфонический оркестр человек из 50.

 

Начинают Кобзон с Шукшиной. Сценарий у них так написан, что каждый говорит по фразе. Фразы красивые. Они красиво говорят, но все время как-то пугливо назад оглядываются. Как будто за ними следят. Или грозят им с висящего за спиной экрана.
Наконец Кобзон объясняет, что параллельно тексту должны были идти по экрану кадры.

 

Но кадров нет.
Они и после объяснений не появляются.
Зал тем не менее добродушно улыбается. Всем нравится подтянутый Кобзон в новом парике и обаятельная Шукшина в вечернем платье с огромным декольте, откуда выпадают невкусные грушевидные сиськи, и почему-то в городских черных же сапогах.

 

Начинаются представление номинантов. В первой группе- СМИ- рижский Леша Шейнин (лично выдвигал!), Валера Вайнберг, нью-йоркское Новое русское слово, и Ира Кривова, парижская Русская мысль.

 

Задумка такая. Представят всех троих. Потом вынесут конверт, его раскроет кто-то из знаменитостей и прочтет, кого же жюри выбрало наградить железякой. А остальным дадут цветы и бумажки.
Для процедуры вызывают на сцену Бооса. Он - такой симпатичный, только толстоватый комсомолец, очень жовиальный.
Но сначала идут картинки. Представляют номинантов.

 

-Александр (!) Шейнин!- произносит Кобзон. И на экране появляется... Валера Вайнберг. Под рассказ о Шейнине Валера ходит, демонстрирует свою газету НРС.
Но зал не замечает подмены. Шейнина в лицо никто не знает. А кто знает, вроде нас с рижской же Ксенией Загоровской, - уже лежат от хохота на стульях.
-Валерий Вайнберг!- протягивает руку к экрану Кобзон и начинает смотреть сам.
На экране Шейнин демонстрирует газету "Час".
- Это же не Валера..- как-то смущенно произносит Кобзон. Потом вглядывается в первый ряд, находит сидящего там живого Вайнберга и спрашивает:
-Валера, это не ты?
Что отвечает Вайнберг- не слышно, у него нет микрофона.
Тогда Кобзон берет ситуацию в руки. Объясняет, где Вайнберг, и шутит снова о картинках, мол, мы так задумали, чтоб вас посмешить.
Всем и вправду смешно, кроме героев.

 

И тут - третья номинантка.
- Русское слово,- путая название возвещает Кобзон,- Ирина Кривова. Ее-то уж ни с кем не перепутали,- шутит он.
И оказывается прав. Ее не перепутали. Экран остается девственно чистым.
Нет Кривовой. Нет минуту, нет две.
Шукшина чернеет, Лужков белеет, я начинаю умирать со смеху. Кобзон же этим пользуется.
-Посмотрите,- говорит, указывая на меня, корчащегося в креслах- какие у нас благодарные соотечественники. Мы, москвичи, краснеем, а вы веселитесь. Спасибо вам за понимание!
Тем временем действию пора двигаться. Кобзон с Шукшиной в два голоса произносят что-то вроде:
- Несмотря на всякие накладки, сейчас на сцену вынесут конверт - и мы узнаем, кто из троих уважаемых номинантов стал победителем. Конверт на сцену!

 

Кобзон улыбается, Шукшина подозрительно смотрит в закулисье. Боос с видом прилежного школьника демонстрирует, что он готов разрывать конверты и зачитывать имена. Словом, все пытаются сделать хорошую мину. И делают это совершенно напрасно.Потому что мальчиков и девочек, стоявших на сцене во время открытия с красивыми конвертами и железками,
- нет. Никто не выходит из-за кулис, никто ничего не несет Боосу...

 

Кобзон несколько нервно повторяет:
-Конверт на сцену!
При этом Кобзон умело держит лицо, Боос ухмыляется, Шукшина кусает губы.
Но страшнее всего Лужков, каменно-белый, и Шейнин, он знает, что именно его имя должен назвать Боос, но получать награду после такого позора...
Но все равно на сцене, как на кладбище, ничего не двигается. Замер и зал. И только мы с Загоровской всхлипываем:
- Нет, нам никто не поверит!- сквозь смех выдавливает Ксения.
-Неужели я это вижу!- бормочу я.- А ведь я мог не поехать сюда!..
И в этот момент тишину разрывает хриплый вскрик Шукшиной:
-Б@#!- на весь зал.
Она поворачивается на каблуках и бросается за кулисы.

 

Можно было бы ожидать, что через секунды все придет в движение. Но это ожидание ошибочно. Тишина становится мертвой. Нет ни конверта, ни Шукшиной.
Первым находится Кобзон.
-А знаете ли вы, что наш вице-спикер- прекрасно поет?- обращается он к залу.- Жора, спой нам что-нибудь!
Боос смущается.
Жора, спой!- приказывает Кобзон.- Я не могу один держать зал.
Жора кивает.
-Что ты будешь петь?
-Русское поле.

 

Кобзон дирижеру, как-то отчаянно, боясь услышать отказ:
-Вы сможете поддержать нашего вице-спикера?
Дирижер машет палочкой- Боос запевает. У него оказывается великолепный баритон. Льется прекрасная песня. Кобзон подпевает, подпевает и зал. Не поет только Лужков, не поет и красный от недоумения и раздражения Шейнин. Потому что совершенно непонятно, что происходит. Шукшина ушла, конвертов нет, Боос поет. И все это едет куда-то мимо, дурацки и без цели.
Где-то в конце второго куплета нешаркающей, но вполне кавалерийской походкой возвращается дочь великого калинщика. В ее руках - чертов коричневый конверт.

 

Кобзон прерывает песню.
-Маша, становитесь рядом.- говорит он Шукшиной по-отечески.- Давайте начнем все с белого листа. Спасибо, Георгий. Итак, будто ничего этого не было...Маша, два шага назад. Подходим. Итак, дорогие друзья, сейчас мы наконец узнаем, кто из троих уважаемых номинантов стал победителем...

 

На этих словах пафос Кобзона начинает спадать, как челка со лба фюрера. Он с ужасом вглядывается в Бооса. Тот что-то показывает лицом.
-Нет, Иосиф Дывидович,- бодро произносит тот,- не узнаем...
- Почему, Жора?- шекспировски вопрошает Кобзон.
-Конверт не тот...
Кобзон начинает хохотать. Зал рыдает. Шукшина выпрыгивает за кулисы. Я не смотрю на Лужкова. Причин две: во-первых, мешают слезы, во-вторых, мне как-то даже неудобно смотреть на него, вроде как прохожему на насилуемую у тротуара девицу: и помочь бы надо, но сил нет.
Сквозь смех Кобзон хрипит:
-Пой снова, Жора!
И Жора поет. И поет прекрасно.

 

Примерно минуты через три появляется стайка мальчиков и девочек с конвертами и призами. Все ужасно, все нелепо, но первую номинацию наконец награждают.
Потом какие-то вставные номера. Потом награждают следующих. Модельные девочки с цветами целуют не тех, картинки опять не те, но никто уже не обращает на это внимания. Зал уже свыкся с тем, что увидел и намерен это начать забывать.
Кобзон объявляет, что собирается петь. Причем не для заполнения паузы, а так, мол, по сценарию. И показывает нам сценарий. Как Бендер письма председателю исполкома.

 

-Евсюхов!- кричит Кобзон за кулисы своему пианисту.- Выходи!
Выходит толстый, уютный Евсюхов.
Кобзон мрачно смотрит в центр сцены. Потом в зал. Потом, посмеиваясь, объясняет:
-Вот сейчас должен был подняться рояль. Но вы же помните историю с конвертами...
На этих словах раздается скрежет - и из-под сцены действительно выползает шикарный белый рояль.
Публика аплодирует. Чувствуется, что люди начинают входить во вкус и радоваться простым вещам. Еще час таких испытаний - и будут вызывать на бис электрика: за то, что в зале светло.

 

Кобзон поет. Хорошо, задушевно. Потом ему долго аплодируют. Евсюхов не уходит, сидит на стульчике. Видимо, ждет, что будет еще одна песня. Словом, кажется, что рутина обычного шоу захватывает зал. Все страшное
уже вроде бы позади. Позади мой рыдающий смех. Позади шукшинская ярость и кобзоновские вымученные анекдоты. Вообще-то уже можно и уходить...
Где-то в этот момент мои скучнеющие мысли прерывает ужасный удар. Будто с высоты падает рельс на рельс.

 

Я уже вижу, что случилось, но все еще не могу поверить своим глазам: передо мной огромная дыра в сцене. В эту дыру провалился рояль. Его не видно. Видно только Евсюхова, странно поглядывающего на свои ноги. Ноги
висят над пропастью...

 

Ну что тут скажешь... Я уже тогда знал, что не сумею описать реакцию зала...Что-то среднее между трубом раненного слона и смехом павиана. В яму тут же бросились какие-то люди в синих халатах. Да так в ней и остались. Минуты три ничего не происходило. Потом Кобзон подошел к краю и многозначительно посмотрел в глубину.

 

-Знаете,- начал он медленно, - есть такой детский анекдот. Стоит ежик на краю пропасти и кричит: Слоник! Слоник! Слоник! Лошадь орет ежику: заткнись! Ежик опять: Слоник! Слоник!. Тут лошадь разбегается, чтоб сбросить ежика в пропасть копытом, но падает туда сама. А ежик также бесстрастно продолжает: Лошадь! Лошадь!
- Так я к чему,- продолжает Кобзон после чудовищного взрыва смеха.- Рояль! Рояль!..
Это еще совсем не конец. Это середина. Но больше нет времени писать.
Завтра, может быть...

[Sergei 11]

Сильно, однако...
У меня только один вопрос - а зачем две темы создавать ? Что, в одну подшить нельзя ?

[GDV 9813]

можно в одну, но я, признацца, не имел времени прочесть до конца даже первую часть, а мне было сказано, что части отличаются по сюжету (?). Оказалось, враки.

[ahas 1]

Не так давно это сообщение уже было на форуме: здесь