Я заметил, что здесь многим нравятся исторические миниатюры. Попробую присоединиться. К сожалению, ерничать и писать в стиле a la cochon я не умею, уж не взыщите. Итак,
ТЕРМИДОР
27 июля 1794 года Париж задыхался в поту и крови. Тучи давили город, где за четыре месяца на эшафот без суда и следствия отправилось более двух тысяч человек, и еще семь с половиной тысяч ожидали своей очереди по тюрьмам. Якобинская диктатура, установившаяся в результате пролетарского восстания 2 июня 1793 года, с апреля 1794 перешла к Большому Террору, отказав обвиняемым Революционным Трибуналом в праве на защиту. Робеспьер, талантливый интриган, но слабый оратор, провел этот закон, чтобы разделаться с великим Дантоном, вернувшимся из провинции, чтобы остановить гражданскую войну во Франции, которую развязали его бывшие сотоварищи из партии Горы. Ораторский талант не помог Дантону, что еще раз подчеркивает, что стая крыс сильнее одинокого льва.
Однако Робеспьер – и его бессменный лейтенант, безжалостный щеголь Сен-Жюст – не оценили силу джина, которого они выпустили из бутылки. Новый закон от 22 прериаля поставил под угрозу жизнь каждого, не исключая членов Конвента, Комитета Общественного Спасения и даже самого Революционного Трибунала. Беспринципность и безответственность судей привела к тому, что казнить стали за невинную шутку, за оговорку в речи, а то и просто за косой взгляд. Казнили аристократов и простонародье, личных недругов и назойливых жалобшиков, главарей мятежей и их однофамильцев. В моду вошла красная зигзагообразная линия на шее, как бы след от лезвия гильотины.
То же самое творилось и в провинции, с одним лишь исключением, что там свирепствовал не Трибунал, а один-два комиссара, так что от Вдовушки можно было и откупиться. Некоторые комиссары делали на этом состояния. Таким был и Жан-Ламбер Тальен, главный герой Термидора. Один из лидеров предместья Сент-Антуан, ниспровергатель монархии и всемерный защитник и пропагандист террора, с 23 сентября 1793г он казнил и миловал в Бордо, этой столице богатейшего и мятежнейшего департамента Жиронда. Его обратила красавица Тереза Кабаррюс, женщина с весьма дорогими вкусами, особенно заметными на фоне голода и общей разрухи. Заполучив ее в свою постель, Тальен стал гораздо больше реквизировать, чем казнить, за что был заподозрен Робеспьером в умеренности и отозван в Париж. Надо отдать Неподкупному должное, он быстро разобрался, кто во всем виноват, и Тереза оказалась в тюрьме Ла Форс, а потом в тюрьме Карм, откуда и послала Жан-Ламберу знаменитую записку: «Je meurs d’appartenir à un lâche» («я умираю оттого, что принадлежу трусу»). Легенда утверждает, что именно эта записка, переданная Тальену 25 июля, и явилась последним доводом, толкнувшим его на организацию заговора против Робеспьера.
Гораздо вероятнее, однако, что этим доводом явилась речь самого Робеспьера 8 Термидора (26 июля), в которой он обвинил Конвент в массовой коррупции и заявил, что в Конвенте существует заговор, причем заговорщики проникли даже в Комитет Общественного Спасения. Более того, Робеспьер заявил, что у него есть список заговорщиков, вызвав возмущение всего Конвента, но отказался назвать их имена и ушел подымать Якобинский клуб. Это была смертельная ошибка. Заговор немедленно стал расти как на дрожжах, ведь ни один из членов Конвента не мог поручиться за свою жизнь! Именно этот довод свел в одну команду террористов, вроде лионских палачей Колло д'Эрбуа и Фуше и бретонского «потопителя» Каррье, последних дантонистов Бурдона, Ровера и Лежандра, и просто коррумпированную сволочь вроде того же Тальена, Барраса и Фрерона. Все они по разным причинам заслуживали гильотины, а потому опасались, что как раз их Робеспьер и включил в свой список. В тот вечер и ночь они активно вербовали сторонников среди депутатов Конвента, что было не сложно: достаточно было убедить депутата, что его имя может быть в списке. Из 749 членов Конвента огромное большинство, около 500 человек, составляли «Болото», тусклую аполитичную массу, легко поддающуюся манипулициям.
В душный день 9 термидора, в 11 часов утра, Конвент начал свое историческое заседание. К этому времени в город подтянулась масса жителей предместий, жаждущих «большой дичи». Галереи Конвента заполнила про-якобинская толпа, шумно приветствовашая Робеспьера. Сен-Жюст начал заране подготовленную атаку, но Тальен прервал его, размахивая кинжалом. Другой заговорщик, член Комитета Общественного Спасения Бийо-Варенн, обвинил якобинцев в попытке истребить Конвент. Робеспьер пытался что-то сказать, но, по поэтичному восклицанию одного из депутатов, «захлебнулся кровью благородного Дантона». Колло д'Эрбуа, председатель этого заседания, не дал робеспьеристам ни одного шанса быть услышанными, и посреди возникшего шума и гама вдруг раздался голос тишайшего депутата Лоше: «Я требую ареста Робеспьера!» Под громоподобное: «Долой тирана!» - Робеспьер и его «банда негодяев» были взяты под стражу, и Конвент разошелся на двухчасовой перерыв: война войной, а обед по расписанию.
Среди прочих, Конвент утвердил арест Франсуа Анрио, командира парижской Национальной гвардии, героя переворота 2 июня и горячего сторонника Робеспьера. Накануне тот пообещал Неподкупному выстроить свои пушки перед Конвентом и смести к чертям всех предателей, после чего отправился пить. Пил он всю ночь напролет, так что, когда его известили о происшедшем перевороте, он не нашел ничего лучше, как вскочить на коня, и, с криком: «Смерть депутатам!» - поскакать, размахивая саблей, на Тюильри. Там его приняли под белы рученьки, стащили с коня, обезоружили и заперли в кладовой, где он мирно уснул. Но вооруженная толпа, посланная Коммуной Парижа, освободила его и робеспьеристов, причем самого Анрио отвезли в тачке к зданию Коммуны, где он проснулся, горячо поблагодарил патриотов за свое освобождение – и снова отправился пить в ближайший кабак. Где вскоре и уснул под столом, измученный переживаниями последнего дня. Робеспьер тоже не добрался до здания Коммуны, на несколько решающих часов задержавшись в мэрии 5ого региона, где находилось полицейское управление.
Вернувшись с обеда, депутаты осознали свое в высшей степени опасное положение. Лазарь Карно, новый руководитель Комитета Общественного Спасения, уже направил лояльных Конвенту жандармов на захват оружейных складов. Но что он мог противопоставить артиллерии Коммуны, которая составляла по меньшей мере 32 пушки, уже сосредоточенных у ее здания? И как он мог отразить огромные толпы, собирающиеся на площади перед ней? Единственное, что Конвент мог сделать в такой обстановке – это лишить робеспьеристов поддержки политическими мерами. И Конвент объявил Робеспьера и его сторонников вне закона, и отправил депутатов в каждую парижскую секцию – объявить об этом. Мера сработала: из 48 секций только 13 вывели людей к площади Коммуны. Остальные выжидали, медленно переходя на сторону Конвента. А сторонники Робеспьера тщетно искали по городу своих вождей: Неподкупного и Анрио.
В 10:30 вечера Робеспьер все же пришел в здание Коммуны. Но вместо того, чтобы немедля произнести речь к толпе, он затеял писать прокламацию. К полуночи на площадь пришли вести, что большинство парижских секций приняли сторону Конвента. Начались споры, люди начали покидать площадь, пока еще единицами и малыми группами, а Робеспьер все не выходил с обращением к народу. И тут произошло неожиданное: грянул ливень.
Тяжкие тучи, с утра душившие город, внезапно разразились хлыстами молний. Потоки воды хлестали толпу как бичами, струи дождя заливали пушки, улицы на глазах превращались в реки, площади – в озера. Народ рабегался с площади Коммуны, торопливо шлепая по лужам, а артиллеристы спешно укатили свои пушки в казармы, спасая их от вездесущей воды. К двум часам, когда робеспьеристы закончили свою прокламацию, а слегка протрезвевший Анрио дошел до здания Коммуны, все уже было кончено. И когда Поль Баррас повел свой взвод жандармов на штурм Коммуны, там некому было сопротивляться. После небольшой перестрелки робеспьеристы были арестованы и отправленны в тюрьму Консьержи. Анрио и на этот раз ухитрился выйти из игры, в прямом смысле – через окно. Он упал в кучу навоза, где снова уснул! Впрочем, утром его обнаружили и присоединили ко всей компании.
На следующий вечер три повозки везли 21 робеспьериста в последний путь, который до них по их приказу прошли тысячи людей. Анрио был все еще пьян и глупо улыбался толпе. Искалеченные Кутон и братья Робеспьеры стонали от боли. Сен-Жюст смотрел на толпу своим странным презрительным взглядом, доставившим ему славу самого загадочного человека в истории Революции. Вдовушка приняла их всех, их, и еще 72 человека на следующий день. А потом двери тюрем распахнулись, и Терезия Кабаррюс воссоединилась с Жаном-Ламбером Тальеном (они поженились к зиме того же года), а ее подруга по камере – молодая вдова Жозефина де Богарне – познакомилась с Полем Баррасом. Но это уже совсем другая история.
