Шестой

Про войну и всё, что сейчас творится, я знал ещё года три назад. О чём и говорил, но мне никто не верил )

Думаю, в этом году.

Год - полтора сам переезд. Оформление документов, подбор недвижимости и прочее. Командировки на пять дней раз в два месяца трудно назвать постоянным местом жительства )

Я ваще то в Москве чуть больше двух-трёх месяцев. До этого в Праге.

31 го буду в доме Литератора ) на вечере Ю.М. Полякова.

Переехал из Чехии в Москву. Полёт нормальный ) Спрашивайте.

Реальная история. А чем удивляет деревня в Тульской области с центральным отоплением? Это же не Чехия, прости господи )

В то время было на.

Миротино. Когда я был маленький, наша семья часто переезжала с места на место. И не потому что это была семья военного. Нет. Сугубо гражданские люди. Но переезжали часто. Вначале, когда мне было 3 годика, снялись с места и переехали на Ставрополье.На Ставрополье прожили почти 10 лет. Родители как многодетные получили 4-комнатную квартиру. У них была хорошая высокооплачиваемая работа. Я с братом ходил в музыкальную школу. У нас были друзья. Устоявшийся круг общения.Я до сих пор не понимаю, для чего было уезжать из этого круга. Как и не понимаю, для чего было уезжать из Алма-Аты, где я родился. Какая-то неведомая сила гнала моих родителей. Причём новое место жительства почему-то всегда было хуже предыдущего.Когда я вырос, я задавал этот вопрос про смену места жительства. И ни разу не получил внятного ответа. Точнее, ответы были, но это было похоже на отговорки.— Почему мы уехали из Алма-Аты?— Потому что ты часто болел, сынок. Там плохой климат.— Почему мы уехали со Ставрополья?— Потому что там зимы без снега, сынок. Без снега. Дождливые и грустные.А где у нас снег? Правильно. В Тульской области зимой много снега. Именно туда мы и поехали.Точнее, вначале туда отправился отчим. Он каким-то образом узнал, что в Заокском районе есть деревня Миротино. И что там есть вакансия на должность заведующего котельной, на которую он и устроился. Справил все необходимые бумаги и вернулся за семьёй — за женой и шестью сыновьями. Я был неродным. Старшим. Остальных мама рожала ему раз в два года по младенцу мужского пола.Отчим приехал, рассказал о прекрасной русской зиме, и мы принялись собирать вещи. Мне шёл 13-й год. А на дворе была предолимпийская зима восьмидесятого года. Февраль.Но переезд не прошёл гладко. Что-то не сложилось. То ли кто-то из младших заболел, то ли у отчима на работе с увольнением сложились проблемы и его обязали отрабатывать положенные два месяца. Но первыми в заснеженную тульскую деревню поехали я, мама и мой брат Вася. Васе на тот момент было 3 или 4 года.Ехали мы долго. Вначале до Москвы на поезде. Пейзаж за окном менялся, как и рассказывали родители, с осенней хляби на заснеженные поля.Из Москвы до станции Пахомово мы ехали на электричке. Три часа. В электричке было холодно и постоянно откуда-то дуло.На станции до конечного пункта мы добирались на машине с брезентовым верхом. Это была местная разновидность рейсового автобуса. В нём было ещё холоднее. Но не дуло.Приехали в деревню. Выгрузились. Снега действительно было много. Он искрился на солнце и скрипел под ногами.Зашли в местный сельсовет, где выяснилось, что жильё для нас готово. Но оно холодное. Надо протопить. И вообще, дров напилить и наколоть.Чтобы мы не мёрзли на улице, нас отвели к соседям погреться.Вышли из сельсовета. Прошлись по деревне, по единственной улице, расчищенной от снега трактором. Наш дом оказался крайним. Около него суетился какой-то мужичок с брёвнами и бензопилой.Меня с Васей завели в предпоследний дом. Мать сняла с нас верхнюю одежду и куда-то убежала.Мы с братом вошли в большую комнату. Посередине комнаты стоял стол. В углу гудела печка, потрескивая горящими дровами. В комнате было грязно и воняло. По углам короткими перебежками сновали тараканы.Кроме нас в комнате обнаружилось ещё четверо детей от года до семи лет роду. Все они были одинаковыми: большие удлинённые черепа, глаза навыкате, короткие ноги и руки. И все были лысыми. Самый младший ползал по брошенному на пол одеялу в углу комнаты. Остальные возводили вокруг этого одеяла укрепления из подушек и стульев, чтобы малый не уполз из своего угла.Дети с интересом уставились на нас.— Вы кто такие? — спросил старший из них.— Мы новенькие, — пояснил я, — соседи ваши.Старший хмыкнул и витиевато выругался. Матом.Это произвело на меня впечатление. Мат я слышал за свою жизнь пару раз от старших ребят во дворе. А тут вдруг пацан младше меня в два раза использовал ненормативную лексику как будто само собой разумеющееся.— А мы Росляковы, — поковырявшись в носу, сказал старший. — Девки наши в школе. Мамка на ферме. Меня Вовка зовут.— А отец где? — зачем-то спросил я.— Отец тоже на ферме, — ответил Вовка и опять залез пальцем в нос.В это время один из мальцов подошёл к ведру, стоявшему около входа, снял штаны и пописал туда. Судя по звуку, ведро было наполовину полным. Запахло смрадом. Судя по всему, в ведро ходили не только по-маленькому.— А туалет у вас где? — спросил я.— На улице, но там холодно, — ответил Вовка и добавил: — Будете с нами играть? В тюрьму.— Спасибо, — вежливо ответил я, — я не хочу.Вася тоже отказался играть. Судя по всему, он просто-напросто испугался лысых яйцеголовых, похожих на инопланетян.Мы сели с ним около стола и стали ждать маму.— А почему вы лысые? — спросил я спустя час.Молчать надоело. Мы согрелись. Да и запах из помойного ведра был уже не такой ужасный.— У нас вши были, — сказал Вовка, — вот нас мамка и постригла. А потом ещё и побрила.— А вши это что? — спросил его мой брат.— Это такие букашки, — ответил Вовка, — они в волосах от грязи заводятся.— Очень интересно, — сказал Вася. — А что другие твои братья не разговаривают?— Не умеют ещё, — авторитетно сказал Вовка, — маленькие.И добавил пару матерных слов, характеризующих его братьев.— Понятно, — сказал мой 4-летний Вася и замолчал.Мама пришла за нами, когда на улице уже стемнело и в дом Росляковых вернулись три старшие сестры с такими же лысыми вытянутыми головами.— Пошли домой, — сказала она нам, — там тепло уже. Дров напилили.Мы сказали семье Росляковых «до свидания» и перешли в соседний дом, где нам предстояло жить.Мама сразу же уложила нас спать. Кровати не было. Было два спальных мешка и чья-то шкура. То ли оленя, то ли коровы. В один из мешков залезла мама. В другой я с братом. Уснули все сразу, утомлённые длинным днём и холодом.Проснулись поздно.Мать растопила печь. Накормила нас. Сходила в местный магазин, принесла два пакета продуктов.— Сынок, — сказала она, — мне надо уехать. За остальными. Через два дня мы вернёмся. Я попросила дядю Серёжу, который дрова нам попилил, чтобы он за вами присмотрел. Ты уже взрослый. Проследи за Васей. Хорошо?— Хорошо, — сказал я. — А когда ты вернёшься?— Я же сказала, через два дня, — ответила мама. — Правда, тут здорово?— А туалет тут тоже во дворе? — спросил я.— Во дворе, — кивнула мать, — но вы можете ведро поставить в комнате и в него ходить. А потом выплеснуть. Обещают морозы.— Мама, а зачем мы сюда переехали? — спросил я. — У нас же была квартира. И туалет в квартире. И дети там не ругаются. И друзья у меня там остались.— Заведёшь тут себе новых друзей, — сказала мама.Она поцеловала нас и уехала. А мы с Васей остались.Днём я топил печку и смотрел в окно. За окном было солнце и много снега. В стороне от нашего дома строители что-то сооружали. Наверное, ещё один дом.Вечером мы легли спать. Теперь у нас у каждого был свой спальный мешок.Вася попросил рассказать сказку. Я рассказал. Про девочку Машу и трёх медведей. Вася слушал мою сказку, слушал и уснул. За ним уснул и я.Проснулись мы ранним утром от холода. Дрова прогорели, печка затухла.По дому гулял ветер. Дом был сборно-щитовой. И построили его, судя по всему, недавно. Везде дуло.Я вышел во двор. Рядом с входной дверью был прибит термометр. Показывал он минус 26 градусов.Я схватил охапку дров и забежал в дом. Затем ножом состругал с одного полена мелких щепок, побросал их в печку, положил газету, сверху добавил тонких поленьев.Поджечь дрова и растопить печку мне удалось только с третьего раза, когда вся имевшаяся в доме газета уже была использована, а в коробке осталась только одна спичка.Вася всё это время сидел в спальном мешке и следил за моими действиями.— Нельзя, чтобы печка гасла, — сказал он.— Молодец, соображаешь, — похвалил я его.Постепенно комната наполнилась теплом. Вася вылез из мешка и принялся помогать мне готовить есть.Из еды у нас были макароны, три буханки хлеба и стеклянная банка зелёного горошка. Были ещё банки с тушёнкой. Но мама забыла оставить нам консервный нож.Мы поели хлеба. Я попытался сварить макароны. Получилось не очень, поэтому мы их отложили на потом.Весь день сидели с братом и смотрели в окно, жуя хлеб.За окном был снег. И рабочие. Было уже точно видно, что они строят дом по соседству с нами. Рабочие постоянно матерились. Я за всю предыдущую жизнь не слышал столько мата.Вечером рабочие ушли. И у нас закончились дрова.Обещанный дядя Серёжа не пришёл. Вообще никто не пришёл. Всем было наплевать, что в крайнем доме живут два ребёнка. Или просто никто не знал про нас, а дядя Серёжа забыл? Не знаю.Закинув в печку последнее полено, я оделся. Натянул шапку поглубже и вышел на улицу. Было холодно. Очень и очень холодно. Холоднее, чем днём. В мои ботинки сразу же набился снег.Переваливаясь через сугробы, я пробрался к строительной площадке. Там лежали плиты, доски и бруски, из которых возводился дом.Я выбрал длинные деревянные рейки и потащил парочку из них в сторону своего дома. Протащил пару десятков метров и понял, что не осилю такую ношу.Бросил один брусок, второй дотащил до дома. Вернулся за вторым. Сделал ещё несколько ходок.Чувствуя, что замерзаю, ввалился в дом, волоча за собой один из брусков.Вася встретил меня с заплаканными глазами.— Я думал, что ты замёрз, — сказал мне брат.— Я тоже думал, — сказал я, стараясь разжать окоченевшие пальцы.— А я в сумке чай нашёл, — обрадовал меня Вася. — Начал вещи собирать в поход, чтобы за тобой идти. И пачку чая нашёл.— Молодец, — похвалил я брата.В печи догорало последнее полено.Топора у меня не было. Пилы тоже. Пила и топор были у далёкого дяди Серёжи.Тогда я положил брусок на порог и прыгнул на него. Брусок сломался. Я отломил кусок бруска и засунул его в печь.Опять прыжок. Треск. Кусок бруска как раз по размерам для печи.Наломав таким образом дров, я с братом попил чай и лёг спать.Ночью я периодически вставал и подбрасывал в печь парочку-другую брусков, из которых должны были строить дом рядом с нашим.Утром мы встали, поели хлеб, попили чай, пожевали окаменевшие макароны.Я сходил во двор в туалет. Но туалет был занесён всё тем же снегом. Пришлось помочиться рядом. Вася составил мне компанию. Мочиться в ведро он отказался из солидарности.Термометр показывал всё те же минус двадцать пять.— Это много? — спросил брат.— Очень, — ответил я. — Разве сам не чувствуешь?— Чувствую, — сказал Вася и поспешил в дом.Остаток дня мы сидели у окна, слушая мат рабочих и изредка подбрасывая в печку бруски.Ночью я опять отправился за топливом. Натаскал брусков с запасом, чтобы не экономить. Затем ломал их, прыгая со всего размаха на эти самые бруски.Родители с остальными братьями приехали на пятый день. То ли билетов на поезд не было, то ли ещё что-то.К этому времени мы съели весь хлеб и все макароны.Моя правая нога от постоянного долбления по сворованным брускам с соседней стройки распухла и болела.Странно, но строители так и не хватились этих брусков.— Ну как вы тут? — спросила мама.— Вадик мне каждую ночь сказки рассказывал, — похвастался брат, — и каждый раз новые.— Молодцы какие, — обрадовалась мама. — Вот ногой ты зря дерево ломал. Может трещина в кости образоваться.— А мне нечем было дрова рубить, — попробовал оправдаться я.— Надо было дядю Серёжу попросить, — возразила мама, — он бы напилил и нарубил.— Дяди Серёжи не было, — сказал я, — а спичка у нас оставалась одна.— К соседям бы сходили, — махнула рукой мама, — двадцать метров идти-то всего.— У них вши, — сказал Вася, — и они писают в ведро. А мы не такие.Я промолчал.В конце концов, всё обошлось же. Да и нога после йодистых сеток перестала болеть, и опухоль прошла.Спустя несколько дней, когда быт постепенно начал налаживаться, я спросил маму:— Зачем мы сюда приехали?— Тут настоящая зима, — как заклинание, начала повторять мама, — снег вон какой. Настоящие морозы. Не то что там, где мы жили.— И до Москвы всего 150 километров, — поддакнул ей отчим.Когда я вырос, я понял, что он был обыкновенным подкаблучником, который делает только то, что хочет его прекрасная половина. И оправдывает её и свои поступки, не задумываясь. Это очень удобно было — свалить всё на зиму и близость Москвы.Так этот вопрос и остался открытым. Никто мне на него не ответил.А я… Я постепенно привык к местным нравам и вездесущему мату. Завёл приятелей в школе. Дёргал девчонок за косы. Потихоньку рос. Обычным мальчишкой.Когда окончил 8 классов, то уехал учиться. В город. И больше не возвращался.Родители же до сих пор живут в этой деревне. Они уже старенькие.А у меня при сильных морозах иногда болит правая нога.Это как напоминание о тех пяти днях, когда я с братом сидел в занесённом снегом сборно-щитовом доме.Сидел и рассказывал ему сказки.Вначале те, которые читал в книгах.А потом стал придумывать свои.

День рождения. Было это давно. За год или два до московской Олимпиады. Родители переехали со Ставрополья в Тульскую область. Вдруг. Неожиданно и быстро. Я попрощался со своими друзьями, двумя Славками. Получил от них в подарок набор открыток о космосе. И отбыл вместе с семьёй к новому месту жительства. Богородицкий район. Недалеко от Куликова поля. Посёлок Румянцево. Именно в этом посёлке и располагалась школа, в которую ходили дети как с самого Румянцева, так и с окрестных деревень. Новенькому всегда сложно. Сложно вписаться в уже существующий коллектив, занять своё место в классе. Да и к тому же роста я, мягко говоря, был невысокого. Метр с кепкой. Поэтому мне сразу же наваляли. В первый же день. Ну как наваляли. Кто-то толкнул, кто-то подставил подножку. Я и грохнулся. Встал. Отряхнулся. Кто толкнул, непонятно. Ну да ладно. В классе я старался быть ниже травы, тише воды. Присматривался. Присматривались и ко мне. За три месяца, проведённых в новой школе, случилось несколько стычек с одноклассниками. Без драки, но неприятных. Друзей у меня не было. Так что заступиться за меня, если что, тоже было некому. А в начале декабря у нашей отличницы Танечки Макаровой случился день рождения. И не простой, а особенный. Жила Таня с родителями не в посёлке, как остальные дети, а на небольшом хуторе на опушке леса. Отец Тани работал егерем. И жильё у него было поближе к работе. Громадный деревянный дом. Рядом ряд сараев. И огромные сосны, полукругом обступившие всё это хозяйство. Родители Тани пригласили весь класс к себе в дом. Наготовили еды, накупили напитков. И уехали к знакомым, предоставив молодёжи развлекаться в своё удовольствие. С условием — никакого алкоголя и табака. Для 12-летних подростков это было настоящее событие. Одни, без взрослых. С ума сойти. Свой день рождения я не любил. И виноваты в этом были родители. Когда мне должно было исполниться 10 лет, они решили отметить это событие. Позвали гостей. Взрослых. 10 человек. И несколько детей, которых я до этого знать не знал. Взрослые спросили у родителей: «Чем увлекается мальчик?» «Читать любит, — ответили родители, — лучшим подарком для него будет книга». А с книгами в то далёкое социалистическое время была напряжёнка. Мало их было в продаже. Но кое-что было. Я с нетерпением дождался своего дня рождения. Мама накрыла стол. Отец подарил ей цветы. Потом они торжественно вручили мне прямоугольный свёрток, в котором оказалась книжка Станюковича «Беспокойный адмирал». Я поблагодарил родителей и принялся было разглядывать книгу. Но в прихожей зазвонил звонок. Пришли первые гости. Я отложил книгу и пошёл в прихожую встречать гостей. Гости, здоровенный дядька и его маленькая жена, пришли с ребёнком, пятилетним пацаном, который сразу же нашёл общий язык с моими младшими братьями и ушёл играть с ними в соседнюю комнату. Здоровенный дядька сунул мне в руки книжку. Знакомая обложка. Станюкович, «Беспокойный адмирал». Я аккуратно положил две одинаковые книжки к себе на письменный стол и пошёл встречать очередных гостей. Кто-то приходил парами. Кто-то приводил с собой детей. Но дети были или старше меня, или намного младше. Общаться мне было не с кем. Затем гости сели за стол. За взрослый стол, где были закуски и спиртные напитки. А нас, детишек, посадили за стол поменьше, с тортом и чаем. Попили, поели. Взрослые вели оживлённые разговоры, говоря всё громче и громче. Дети помладше переместились в детскую играть в свои малышовые игры. Те, кто постарше, ушли на улицу. Я остался один за своим письменным столом, на котором стояла стопка одинаковых книжек. 11 «Беспокойных адмиралов» Станюковича. С тех пор я свои дни рождения не люблю. Неуютно я себя чувствую. Зато чужие праздники мне всегда нравились. Подарил подарок и развлекайся в своё удовольствие. А тут не просто день рождения. А день рождения без взрослых. И с танцами. Родители Танечки к празднику подготовились основательно: нарубили салатов, сделали селёдку под шубой, привезли из города два ящика шипучки. Всё приготовили, расставили, разложили, приняли гостей, пересчитали всех нас и уехали до вечера к родственникам. Собрался практически весь класс. Человек 25. Девочки были в нарядных платьях, мальчики в новеньких сорочках и свитерах. Смотрелись мы совсем по-другому, чем в школе. Каждый подарил имениннице подарок. Я принёс один из экземпляров «Беспокойного адмирала». Это была предпоследняя книга, которая у меня осталась в наличии. Девять экземпляров я уже довольно успешно подарил своим сверстникам на их дни рождения. Сам я, кстати, эту книгу так и не прочитал. И, наверное, так никогда и не прочитаю. — Желаю тебе здоровья и быть умной девочкой, — сказал я Тане и протянул ей подарок. — Спасибо, — ответила одноклассница и спросила: — Интересная книга? — Очень, — честно соврал я, — зачитаешься. Таня кивнула, поблагодарила меня и пригласила в дом. Из прихожей я попал в большую комнату, где вдоль стенки стояло несколько столов, уставленных тарелками с едой. Столы тянулись в другую комнату поменьше. Как-то так получилось, что в меньшей комнате обосновались мальчишки. Была ещё одна комната в доме, которую оккупировали девчонки. Они устроили там раздевалку. Большая часть большой комнаты была пустой. В углу стоял журнальный столик с проигрывателем и кипа пластинок: Як Йола, Алла Пугачёва, София Ротару. Иностранные исполнители были представлены Карелом Готтом и Анной Герман. Расселись за столами. Перекусили. Разбились на группы. Точнее говоря, на две группы. По гендерному признаку. Девчонки крутились около проигрывателя. Мы, сильная половина класса, столпились в маленькой комнате. Делая вид, что ещё не все салаты попробовали и что нам надо о чём-то срочно поговорить. Кто-то поставил пластинку «Когда цвели сады». Дом наполнился музыкой и пронзительным женским сопрано, от которого побежали мурашки по коже. Наступило время танцев. И кому-то надо было сделать первый шаг — пригласить одну из девочек. — Ну что? Кто первый пойдёт? — вдруг подал голос самый хулиганистый из класса, Арик Мартиросян. — Кто самый смелый? Народ промолчал. Смелых не оказалось. — Именинницу не приглашать, — вдруг хриплым голосом продолжил Мартиросян, — я её сам приглашу. А кто пригласит, ноги сломаю. И почему-то покраснел. — Вот и приглашай, — посоветовал ему один из одноклассников. — Потом, — глядя куда-то в сторону, сказал Арик, — надо сначала разогреться. Но разогреться не получалось. Все трусили, поглядывая на стайку наших девчонок, толкающихся и хихикающих у противоположной стены. Девчонки стреляли по нашей оробевшей толпе глазками и о чём-то шушукались, ожидая, когда хоть кого-то из них пригласят на танец. Но желающих первым пересечь импровизированный танцпол и пригласить на танец девочку среди сильной половины класса не было. Вместо Герман зазвучала Пугачёва. Пауза затягивалась. Неприлично затягивалась. И тут я решился. — Кто из девчонок танцевать умеет? — спросил я, нарочито медленно вытирая руки о льняную салфетку. Все посмотрели на меня. — Ленку Ковальчук на бальные танцы родители в Богородицк возят, — сказал кто-то, — раз в неделю. Ленка стояла с краю от основной кучки девчонок и о чём-то говорила со своей подругой Верой. Я встал, отряхнул с себя невидимые пылинки и пошёл в сторону Ленки. Музыка смолкла. Кто-то лихорадочно менял пластинку, чтобы поставить медленный танец. Я пересёк комнату на негнущихся ногах. Подошёл к Ленке. Глаза у неё расширились. Лицо пошло красными пятнами. — Лена, разрешите пригласить вас на танец, — неожиданно громко и звонко сказал я. Ленка сглотнула. Криво улыбнулась. — Я не танцую, — вдруг так же звонко выдала мне в ответ и захлопала своими ресницами. Рядом кто-то охнул. В мужской половине кто-то вполголоса выругался. Я топтался перед Ленкой, как дурак, и не знал, что делать. По спине тёк пот. Горло пересохло. Внезапно захотелось в туалет. Наконец, я глубоко вздохнул. Что-то промычал про следующий раз и направился в сторону прихожей. Там я схватил чью-то тёплую куртку и вывалился во двор. Следом за мной вышли два брата-близнеца, Вовка и Юрка. На дворе лежал утоптанный снег. Было морозно. Вечерело. — Вот она тебя отшила, — сказал Юрка и похлопал меня по плечу. — Не переживай, — поддержал брата Вовка. — А где тут туалет? — спросил я их. — В доме, — ответил Юрка. — Но если поссать, то за углом можно, у сараев. Пошли с нами. И мы втроём пошли вдоль стены за дом по утоптанному снегу. Между домом и сараями стояла громадная сосна. Её основание было засыпано снегом. К этому сугробу мы и подошли. Подошли, расстегнули свои штаны и не спеша помочились, растапливая горячей мочой холодный снег причудливыми узорами. Я попробовал нарисовать на сугробе сердце, но хватило меня только на половину картинки. Вдруг за углом раздался голос нашей старосты класса, Ларисы Коротких. — Где Вадик? — спросила она у кого-то. — С близнецами за угол пошёл, — ответили ей. Мы резко прекратили наши художества и принялись застёгивать брюки. Вовка с Юркой справились мгновенно. А вот у меня заело молнию, в которую попала рубашка. Я дёрнул молнию раз, другой. Отвернулся к сугробу. Запахнулся курткой. Предстать перед девчонкой с расстёгнутой ширинкой было бы очередным унижением после отказа потанцевать. За спиной раздались чьи-то шаги. — Вадик, — услышал я голос Ларисы, — ты что тут? Ты не переживай. — Я не переживаю, — пробурчал я, стараясь сильнее закутаться в куртку. — А что вы тогда тут делаете? — задала очередной вопрос Лариса. — За белками наблюдаем, — вдруг отозвался Юрка, — они тут территорию метят. А мы следим за их поведением. Вон сугроб видишь? Пометили его весь. И мы все посмотрели на сугроб. Сугроб и действительно был весь в жёлтых дырках. Видимо, до меня с близнецами его уже кто-то посещал. — Это белки сделали? — спросила Лариса. — Ну не мы же, — отозвался Юрка. — У них сейчас самое время, для того чтобы территорию метить. — Да при чём тут белки? — вдруг рассердилась Лариса. — Что вы мне голову морочите? Я насчёт танцев. Мы тут с девочками поговорили с Ковальчук. Она не это хотела сказать. Она растерялась. — И чё? — спросил я, глядя на сугроб. — Возвращайся, вот чего, — сказала Лариса. — Она тебя сама пригласит. Не бойся. — А я и не боюсь, — сказал я, по-прежнему разглядывая сугроб. В расстёгнутую ширинку задувало. Становилось холодно. — Между прочим, белки переносят бешенство, — вдруг продолжил свою зоологическую тему Юрка, — очень опасная болезнь. — Да ну вас, — проворчала Лариса. — Вадик, ждём тебя в доме. Сзади захрустел снег. Я оглянулся. Лариса скрылась за углом. Я посражался с заевшей молнией ещё с полминуты и всё-таки застегнул её. Продрогшие, мы зашли в дом. Скинули куртки, протиснулись в мужскую комнату. Мне пододвинули стул. Кто-то протянул бутылку «Колокольчика». Я налил шипучий лимонад в стакан и принялся его смаковать. Пузырящийся напиток приятно освежал горло. Рядом сидели и стояли мои одноклассники и чего-то ждали. Девчонок нигде не было видно. Они все собрались в своей комнате, откуда доносился гул голосов. — Может, они её там бьют? — вдруг спросил Мартиросян. — Кого? — удивился я. — Балерину твою, — сказал кто-то. Ребята рассмеялись. В этот момент вдруг открылась дверь из девчачьей раздевалки. Наши девчонки вышли оттуда с серьёзными лицами и опять сгрудились возле проигрывателя. Последней вышла Лена Ковальчук и направилась прямиком к нашему столу. Ребята расступились перед ней. Она подошла ко мне, сидящему на стуле. Глаза у неё и правда были заплаканы. Все замолчали. Лена улыбнулась мне. — Вадик, можно пригласить тебя на танец? — спросила она и замолчала в ожидании ответа. Остальные смотрели на нас и тоже молчали. Я заглянул в пустой стакан. Глядя куда-то в сторону, взял новую бутылку «Колокольчика», стоявшую на столе. Открыл её, наполнил стакан, выпил до середины. Все молчали. Было слышно, как пузырьки газа лопаются на стенках стакана и у меня в горле. Я перевёл взгляд на Лену. Она стояла и хлопала своими ресницами. — Не видишь, что ли, я занят, — небрежно бросил я ей. Класс выдохнул. Одновременно все. Лена всхлипнула. Закрыла лицо руками и убежала куда-то. — Красавчик, — заорал вдруг один из близнецов, — мужи-и-и-ик. — Танцуют все, — вдруг рявкнул Арик Мартиросян и ринулся в большую комнату. За ним устремились остальные пацаны. Танцевать. Началось веселье. Лишь где-то плакала несчастная Ленка. К ней навсегда приклеилась эта кличка — Балерина. А я сидел за столом и пил лимонад. И глупо улыбался. Коллектив принял меня в свои ряды.

Жил. С прошлого года я мАсквич ) Карабула. Володе, или, как его ласково называла мама, Вовочке, шёл шестой год, когда его семья переехала в посёлок Карабула.Семья — это мама, папа, брат Женька и сам Вова.А Карабула — это село, состоящее из двух улиц в тайге, в Красноярском крае. Рядом протекала небольшая речка с тем же названием. Народ в посёлке работал в основном на железнодорожной станции и на лесозаготовке. Один магазин.Володе понравилось само название. Карабула. Что-то таинственное и загадочное.Хотя сам посёлок из себя ничего особенного не представлял: ряд деревянных домов, сразу за ними тайга.В тайге росли высокие деревья и красивые громадные мухоморы.И ещё муравьиные домики, сложенные маленькими насекомыми из веточек и еловых иголок. Можно было взять стебелёк. Обслюнявить его и засунуть в самую гущу муравейника. Через несколько минут вытащить его. Стряхнуть особенно смелых мурашек и полакомиться муравьиной кислотой, оставшейся на стебельке.Но походы к муравьям быстро закончились. Внезапно выпал снег, который спрятал и мухоморы, и муравейники, и тропинки, ведущие в лес.Вова и Женя целыми днями сидели дома. Детского сада в селе не было. Родители с утра до вечера были на работе.Вова оставался в доме за старшего. Следил, чтобы Женька не уполз из огороженного для него угла куда-нибудь. В обед кормил его и себя тем, что утром приготовила мама. В остальное время Вовочка готовился к школе, в которую он собирался отправиться в следующем году.— Я не могу всю жизнь быть нянькой для младшего брата, — заявил он как-то родителям, — мне образование надо получить.— Может, как все, в семь лет пойдёшь? — попробовала возразить мама.— Нет, — не согласился Вова, — два года ждать я не буду. Я и так уже читать умею. Осталось с арифметикой разобраться, и можно поступать в школу.Читать Володю научила бабушка, с которой они жили до отъезда в Сибирь в Алма-Ате.Читал Вова всё подряд. В основном газеты «Правда» и «Известия», которые выписывали родители. Читал он их вслух и с выражением. Единственным Вовкиным слушателем был его брат Женя.Именно ему Вова читал какую-нибудь передовицу о том, что президентом Египта избран Анвар Садат. Женька слушал брата внимательно.— А теперь кубики строить, — заявлял он, когда статья была дочитана до последней буквы.— Тут ещё про Китай важные новости, — говорил Володя, перелистывая газету, — к ним делегация США приезжает.— Вначале кубики, а потом Китай, — упрямствовал Женька.— Хорошо, — соглашался Вовка, — но потом будем читать про Китай. А ещё потом обед будем есть.И они принимались строить разные домики из деревянных кубиков, которых в доме было полным-полно. Отец мальчиков работал на местной пилораме мастером.В один из таких дней, как раз между кубиками и обедом, в дверь дома кто-то постучал.Вовка встал. Глянул на часы, висевшие на стене. Большая и маленькая стрелки соединились на цифре два.— Рановато для родителей, — сказал он.Но прошёл в прихожую. Накинул на себя пальто. Кряхтя, повернул ключ в замке. Открыл дверь.На пороге стоял мужик. В телогрейке, в валенках и стёганых штанах.Шапки на голове у мужика не было. Хотя на улице было морозно. Снег искрился своей декабрьской белизной.— Здравствуйте, — поздоровался Володя.— Добрый день, — ответил мужик.Он потоптался. Затем присел. Видимо, для того, чтобы было удобно разговаривать с Вовкой.— Кто старший в доме? — спросил мужик.Лицо у него было помятым и небритым. Глаза с красными прожилками. И пахло от мужика не очень приятно.— Я старший, — подумав, ответил Вова.— Молодец, — похвалил его мужик и добавил: — А родители на работе? Деньги зарабатывают?— На работе, — кивнул Вовка, — зарабатывают.— Молодцы, — мужик улыбнулся, — правильно делают.Зубы у него были как на подбор, ровные и белые. Вот только пахло изо рта у него скверно.— А ты хочешь денег заработать? — спросил он у Володи.— Я ещё маленький, я только читать умею, — ответил тот, закутываясь в пальто.— Деньги в любом возрасте можно зарабатывать, — мужик поднял вверх указательный палец, — в любом возрасте. Главное, было бы желание и возможности. У тебя есть желание?— Не знаю, — ответил Вова, — деньгами у нас мама занимается.— А папа у вас есть? — заинтересовался мужик.— Есть, — ответил Вова, — но он просто работает. А деньги все маме отдаёт.— Вот, — мужик поднял вверх указательный палец, — и тебе надо заработать денег и отдать маме. Она очень обрадуется.— Правда? — спросил Вова.— Правда, — ответил мужик, — для этого надо что-то продать ненужное. То, что приносит вред здоровью. У твоей мамы одеколон или духи есть? Чем она на себя брызгает?— Есть, — ответил Вова, — и у папы есть. Он, когда побреется, на себя брызгает. На лицо.— Неси всё, — сказал мужик, — и быстрее, а то я замёрз уже. Я тебе за одеколон очень много денег дам. Твоя мама обрадуется.— Хорошо, — сказал Вова и захлопнул дверь.Он прошёл в родительскую спальню, по пути проверив младшего брата. Тот возился со своими кубиками.В спальне Вова открыл комод. Достал оттуда два флакона маминых духов. На одном было написано «Красная заря». На другом какие-то иностранные буквы.Папин флакон он нашёл в ванной комнате. На нём было написано «Лосьон Огуречный».Вовочка сгрёб все три пузырька и отнёс их на крыльцо.Мужик, увидев то, что принёс Вова, очень обрадовался.— Ты молодец, — сказал он, рассовывая флаконы по карманам, — твоя мама будет гордиться тобой. Ты настоящий мужчина, который умеет зарабатывать. Надежда и опора ты. Для всей семьи.— Деньги давайте, — Вова требовательно протянул руку.— Конечно-конечно, — засуетился мужик.Он вынул из внутреннего кармана телогрейки горсть монет и протянул Вове.— Пересчитай, — велел мужик.На монетах были цифры и надписи — копейки, копеек, копейка.Вова перебрал монеты в руке. 5 копеек, 2 копейки. Сколько всего у него было в руке денег, он не знал.— Маловато, — вдруг хрипло сказал он, — надо больше. Я вам три пузырька дал.— Молодец, — опять похвалил Володю мужик, — тебе палец в рот не клади. Умеешь торговаться. Держи ещё.И, порывшись в штанах, мужик вручил Вове ещё 2 копейки.— Теперь нормально? — спросил мужик.— Теперь нормально, — кивнул Вова, — и палец не надо мне в рот ложить. Я не маленький.Мужик ничего не ответил. Он вдруг пригнулся. Воровато оглянулся. И всё так же пригнувшись посеменил к калитке.А Вова вернулся в дом.Он аккуратно разложил на кухонном столе полученные от странного мужика деньги и принялся ждать родителей.Ему хотелось, чтобы мама пришла как можно скорее. И он бы отдал ей заработанные деньги, и она бы его похвалила.Но минуты тянулись медленно. Так же медленно, как падавшие за окном снежинки.Вова покормил младшего брата, построил с ним пирамиду из кубиков, почитал сказки.Потом они долго смотрели в окно на снежинки и на игравших за забором в снежки взрослых ребят.Стемнело.Родители пришли домой вместе.Отец затащил в дом ящик со звеневшими в нём бутылками. Сразу же отнёс его в кладовку.Мама, раздевшись, принялась выкладывать на кухне продукты из авоськи.— А это что за деньги тут лежат? — спросила она, увидев аккуратно сложенные на краю стола монетки.— Да так, заработал немного, — скромно сказал Вова, сидя на табуретке и болтая ногами.— Интересно, интересно, — выходя из кладовки в кухню, сказал папа, — и как это ты заработал деньги, не выходя из дома?Мама отложила продукты в сторону и с интересом уставилась на Вову. Тот всё с тем же невозмутимым видом сидел и болтал ногой. Хотя внутри него всё звенело от возбуждения и от предчувствия похвалы. Сейчас. Сейчас все удивятся, какой он умный и самостоятельный. И похвалят за пополнение семейного бюджета.— Одеколон наш продал, — сказал Вова, — он и так бы скоро закончился. А денег за него много дали.И он показал на кучку монет, лежащих на краю стола. После того, как мама выложила на стол продукты, эта кучка уже не казалась такой большой.В кухне вдруг стало тихо. Родители замерли, глядя на своего предприимчивого сына. Вова скромно сидел на табурете и ждал похвалы.Первой очнулась мама. Она ойкнула и бросилась в спальню.Послышался звук отодвигаемых ящиков.Папа замер посередине комнаты, прислушиваясь к тому, что творится в спальне.— «Красная заря», — сказала мама, входя в кухню, — бог с ней. Хотя и жалко. Но духи от тёти Шуры. Из Америки. Ты их тоже отдал?В глазах у мамы стояли слёзы. Лицо её некрасиво кривилось. Голос дрожал.— И ещё огуречный лосьон, — тихо сказал Вова.Папа крякнул. Мама заплакала, сев на соседнюю табуретку.Пришедший на кухню Женя тоже на всякий случай заплакал.Папа сунул младшему сыну в рот пустышку. Погладил по голове всхлипывающую жену. Сгрёб со стола монеты, пересчитал.— Двадцать три копейки, — сказал он, — лосьон и то больше стоит. Не говоря уже про твои духи.— Это не просто духи, это американские духи, — всхлипнула мама, — они бесценны. Их ни у кого нет.— Это точно, — кивнул папа, — во всей Сибири таких духов не найдёшь. Очень хороший запах. Был.— Коля, ну сделай что-нибудь, — взмолилась мама.— А что я сделаю? — отец развёл руки в сторону. — Лосьон и твои духи уже давно выпиты. Да и с кого спрашивать? Вова, как дяденька выглядел, который тебе деньги дал? Во что он был одет?— В телогрейку, — сказал Вовочка, — и в валенках.— А лицо у него какое было? — спросила мама.— Обыкновенное лицо, доброе, — ответил Вова, — от него пахло нехорошо только.— Нашего Володю арифметике надо научить, — задумчиво сказал папа, — чтобы он знал, сколько чего стоит.— Больше ничего никому не продавай, — сказала мама Володе, — никому ничего. Обещай мне.— Обещаю, — сказал Вова и сам чуть не заплакал.Всё вышло не так, как он думал. Вместо похвалы он получил мамины слёзы.А мама ещё не раз в течение этого короткого вечера плакала, вспоминая свои духи. Больше всего она жалела американские. Хотя флакончик там был совсем маленький и духов была только половина, в отличие от почти полной «Красной зари».Утром родители собрались на работу. Закрыли дом на ключ и ушли.Вова с Женей остались одни.Володя почитал брату газеты, поиграл в кубики с братом. Они вместе посмотрели в окно.Снегопад усилился. Ветра почти не было. И снежинки падали вниз не спеша, словно давая полюбоваться собой двум детишкам за окном.— Красиво, — сказал Вова, — на Новый год похоже. На Новый год мандарины и лимонад дают.— Лимонад хочу, — отозвался стоявший рядом на табуретке Женя.До окна он не доставал, поэтому Вова подложил ему на табурет свёрнутое одеяло.— Нет у нас лимонада, — ответил брату Вова.— Есть, — возразил Женька.— Нету, — сказал Вова.— Есть, — упрямо повторил Женька, — папа вчера принёс. В кладовке лежит.Вова слез с табуретки. Стащил на всякий случай с соседней табуретки брата. Чтобы тот не упал, не дай бог.Вместе они прошли на кухню. Дверь в кладовку была не заперта.В небольшой комнатке с самодельными стеллажами было темно и вкусно пахло. В углу стоял пластмассовый ящик, в котором аккуратными рядами блестели металлическими пробками двадцать бутылок.Вова подошёл к ящику, выудил из него одну из бутылок, вернулся в кухню.На этикетке что-то было написано. Но не по-русски.— Лимонад, — сказал Женя, показывая на бутылку, — хочу лимонад.Володя порылся в кухонном ящике. Нашёл открывашку с деревянной ручкой. Аккуратно снял пробку с бутылки. Взял чистую кружку и налил туда шипучий напиток.Иностранный лимонад сильно пенился.Женька взял кружку и сделал глоток. Лицо его сморщилось.— Он не сладкий, — сказал Женя, — он испортился.— Лимонад не может портиться, — ответил Вова и забрал у брата кружку. Отхлебнул от неё.Лимонад действительно был несладким. Горьковатым. Но приятным на вкус.Вова залпом выпил всё, что было налито в кружке.— Вкусно, — сказал он брату.— Я не буду, — ответил Женька, — я пойду кубики строить.Вова проводил брата в комнату, вернулся на кухню, допил то, что осталось в бутылке.Напиток был странным. Раньше он такое не пил.Лимонад был несладким, но вкусным. Приятно освежал горло. И от него было весело.Вова сходил ещё за одной бутылкой в кладовку.Открыл.Когда пил, захотелось в туалет. Сходил. На обратном пути на кухню споткнулся и чуть не расквасил себе лоб о дверной косяк.Комната перед глазами медленно плыла. Это было интересно и смешно.Когда родители вернулись вечером домой, то в прихожей их встретил Женька.— Я есть хочу, — заявил он.— А Вова тебя почему не покормил? — спросила мама, стряхивая с пальто снег.— Он спит, — ответил Женька, — на вашей кровати спит.— На нашей кровати спать нельзя, — строго сказал отец, — у вас свои кровати есть.Он прошёл в спальню, где на кровати под одеялом, но в одежде валялся Вова. Пахло в спальне мочой.Папа откинул одеяло. Под Вовой на белой простыне расплылось огромное жёлтое пятно.— Коля, иди сюда быстрее, — позвала папу из кухни мама.Отец опустил одеяло обратно. Наклонился над сыном.Тот спал. Дыхание было ровным и спокойным. На лбу блестели капельки пота. К запаху мочи добавился запах пива.Папа обернулся. В дверях стояла растерянная мама.— Чехословацкое пиво, — сказала она. — Женя говорит, что его Вовочка выпил. Там девять пустых бутылок.— Он описался, — ответил папа, — вся наша кровать промокла.— Коля, сделай что-нибудь, — закричала мама, — он же может умереть. Он же ребёнок ещё.Папа сгрёб мирно спящего Вову и отнёс его в корыто. В корыте с него стянули дурно пахнущую одежду и налили тёплой воды. Вымыли.Потом мама развела раствор марганцовки, и Вове сделали промывание желудка.При промывании Вова скулил и плакал. За компанию с ним ревел мешающийся под ногами Женька.Наконец-то Вову вытерли насухо, завернули в большое банное полотенце, напоили тёплым и сладким чаем.— У меня голова болит, — сказал Вова, прихлёбывая горячий чай, — и пить хочется.— Ещё бы не болела, — сказала мама, — почти пять литров пива выпить. Мне его из областного центра по знакомству привезли на Новый год. А он взял и половину выпил. И кровать нашу всю зассал.— Я думал, что это лимонад, — попытался оправдаться Вова, — мне так Женька сказал.— Это не лимонад, — подал голос папа, — это для взрослых напиток. Вот поэтому-то у тебя голова и болит. Надеюсь, что ты его больше не будешь никогда пить. Или будешь?— Вот чуть-чуть полегчает, и могу ещё выпить, — слабым голосом сказал Вова. — Очень мне оно понравилось, ваше пиво. Лучше лимонада.Этот ответ Вовы почему-то очень развеселил папу.А маму, наоборот, разозлил.Она отправила детей спать. А потом ещё долго что-то выговаривала мужу.Спать они легли на полу, на старом дырявом матрасе. На кровати спать не было никакой возможности. Вовка промочил её насквозь. Этот матрас потом сох неделю на холодной веранде, но так до конца и не высох.— Я так больше не могу, — сказала мама папе, когда они улеглись на полу. — Эти два бандита завтра нам дом сожгут. Или ещё что-то сделают. Детьми надо заниматься.— Да, надо, — поддакнул папа, засыпая. — И Вовке, кроме арифметики, надо бы ещё иностранные языки выучить. Он способный.— Тебе смешно, — рассердилась мама и ткнула папу в бок, — а они завтра дом сожгут.— Да не сожгут, — ответил тот, поворачиваясь набок, — я все спички спрятал. А детьми да, надо заниматься.И захрапел.Мама повздыхала на своей стороне матраса, повздыхала и тоже уснула.Из Карабулы они уехали весной 72-го года. К бабушке.Та была на пенсии и всегда могла присмотреть за двумя сорванцами.

Да. Это я )

тогда сорри, обознался с усами, так вылитый наш молдованин

В Юбилейном на втором этаже была налоговая. Рядом с входом в налоговую стояла палатка.

Он работал водителем в Серпухове. Потом у нас в кооперативе. Возили фрукты и овощи из Украины и Молдавии. Потом он из кооператива. С небольшим скандалом. Вроде тоже перевозками занимался.