Харьковская ЧК

[Alexander Alex 2012 40]

 

 

 

Чекист Степан Саенко стал легендой Харькова. Кровавый палач, на совести которого сотни расстрелянных, повешенных и замученных, пережил сталинские репрессии, возглавил швейную фабрику, удостоился ордена Ленина и дожил до 87 лет, - пишет Кристина Абрамовская в №15 журнала Корреспондент от 18 апреля 2014 года.

 

Крупный процветающий город с самым большим количеством врачей на душу населения во всей Российской империи, где развивались торговля, наука и промышленность, а столичные архитекторы считали за честь построить особняк или доходный дом. Таким был Харьков до революции 1917 года.

 

И всего за шесть лет гражданской войны этот прекрасный буржуазный город с богатыми культурными традициями превратился в рассадник ужаса и террора, в котором нельзя было спастись никому — ни богатому, ни бедному.

 

Начнем с того, что в 1917-1919-м власть здесь менялась чаще, чем времена года. В декабре 1917-го товарищ Артем объявил, что в Харькове действует советская власть. Тем не менее уже в феврале 1918-го город стал столицей Донецко-Криворожской республики.

 

В мае того же года Харьков заняли немецкие войска, которые все еще находились в состоянии войны с Российской империей и привели к власти гетмана Павла Скоропадского.

 

В Германии тогда состоялась революция, и в ноябре 1918-го немецкие войска покинули Харьков. Гетманат внезапно остался без немецкой поддержки на всей территории Украины, войска разбежались, и Харьков вскоре оказался под властью Директории УНР.

 

Особенно отличились в зверствах большевики и деникинцы

 

Директория продержалась лишь два месяца, до января 1919-го, после чего в Харькове во второй раз установили советскую власть, а в марте объявили его столицей УССР. Но и это еще

не все: 24 июня город отбили белогвардейцы и удерживали его до декабря. Наконец, под занавес 1919 года он в третий раз, теперь уже окончательно, стал советским и снова был объявлен столицей УССР.

 

Этот исторический экскурс демонстрирует хаос, происходивший в Харькове. Каждая новая власть начинала с зачистки сторонников предыдущей, поиска предателей и заговорщиков. Под каток репрессий попадали и обыватели — люди, которые не интересовались идеологическими тонкостями, а просто хотели, чтобы все закончилось поскорее и началась мирная, размеренная жизнь.

 

Особенно отличились в зверствах большевики и деникинцы. Ученые-историки, в зависимости от собственных политических взглядов, пытаются обелить одних и усугубить вину других. Но объективно как красный, так и белый террор преследовали одну главную цель — запугать население и показать, что эта власть пришла всерьез и надолго. И тут все средства были хороши.

 

Палач из “чересчурки”

 

Красный террор, проводимый так называемыми чрезвычайными комиссиями, вселял ужас в жителей всех захваченных большевиками территорий. Но особую славу снискал именно Харьков — не в последнюю очередь благодаря таланту коменданта концентрационного лагеря Степану Саенко.

 

Тогда этот лагерь и его застенки находились на ул. Чайковского, 16, а за домом был овраг, куда сбрасывали трупы замученных и казненных. Дом сохранился — в него вернулись жильцы, а на месте оврага с захоронениями в 1970-е годы построили детский сад.

 

В 1919-м улицы Харькова обезлюдели — все боялись ЧК и Саенко лично. Хотя к тому времени он лишь возглавлял концлагерь, а не был комендантом ГубЧК, как ему приписывала молва. Что говорить о простых обывателях, если сам Нестор Махно старался обойти тирана стороной в бытность последнего командиром отряда особого назначения!

 

Кровавые подвиги чекиста вошли не только в историю, но и в литературу. Аркадий Аверченко описал его в рассказе Перед лицом смерти, Велимир Хлебников посвятил ему поэму Председатель Чеки, отметив, что “из всех яблок Саенко предпочитает только глазные”, а Алексей Толстой упоминает его в своем романе Хождение по мукам.

 

Кровавые подвиги чекиста вошли не только в историю, но и в литературу

 

Все это можно было бы считать художественным преувеличением, если бы не книга Сергея Мельгунова Красный террор в России 1918-1923. В ней историк приводит данные деникинской комиссии, расследовавшей действия ЧК в Харькове после занятия города белыми.

 

Описания страшных находок и свидетельства очевидцев бросают в дрожь: “Вскрытие трупов, извлеченных из могил саенковских жертв в концентрационном лагере в числе 107, обнаружило страшные жестокости: побои, переломы ребер, перебитые голени, снесенные черепа, отсеченные кисти и ступни, отрубленные пальцы, отрубленные головы, держащиеся только на остатках кожи, прижигание раскаленным предметом, на спине выжженные полосы”.

 

И хотя в недавно изданной книге историка Эдуарда Зуба Харьковская ЧеКа. Прощание с мифами развенчиваются некоторые факты, особенно касающиеся количества убитых, зверства признавали даже современники Саенко. К примеру, командующий советским Украинским фронтом, а позже — нарком военных дел УССР Владимир Антонов-Овсеенко называл Харьковскую ЧК “чересчуркой”.

 

Вот что пишет Роман Гуль в книге Дзержинский. Начало террора, изданной в 1936 году в Париже: “По занятии Харькова белыми во дворе харьковской тюрьмы, в бывшей кухне, обращенной Саенко в застенок, кроме прочих орудий “допроса” были найдены пудовые гири. Пол кухни был покрыт соломой, густо пропитанной кровью, стены испещрены пулевыми выбоинами, окруженными брызгами крови, частицами мозга, обрывками черепной кожи с волосами. Некоторые вырытые трупы были в таком виде, что харьковские врачи не могли понять, что с ними делал Саенко”.

 

 

 

 

 

 

 

 

На Рождество 1919 года “комендант смерти” арестовал епископа Белгородского Никодима за проповеди, обличающие насилие и убийства, совершаемые большевиками. На этих проповедях часто бывали чекисты под видом богомольцев — они и обвинили епископа в создании контрреволюционной организации, и, застав его врасплох в покоях Свято-Троицкого монастыря, арестовали и увезли в комендатуру.

 

Наутро вокруг комендатуры собралась толпа белгородцев, требовавших отпустить владыку: самых активных из них отправили в застенок, а жену священника, начальницу Второй женской гимназии Марию Кияновскую, расстреляли как “руководительницу контрреволюционной демонстрации”.

 

Тогда епископа выпустили, опасаясь волнений, чтобы на следующий день снова тайно арестовать прямо во время вечернего богослужения. Никодима подвергали пыткам и допросам, заставляя признаться в организации контрреволюционной группировки.

 

10 января Саенко приказал расстрелять Никодима, но группа китайских солдат (была и такая в ЧК) отказалась стрелять: епископ благословил китайцев перед расстрелом, и они не решились поднять ружья. Тогда арестованного вернули в тюрьму, переодели в солдатскую шинель и все-таки расстреляли.

 

Его тело обнаружили в общей могиле уже после прихода деникинцев, зафиксировавших следы пыток — пролом черепа, огромную гематому на голове, перелом хрящей гортани. Епископ Никодим причислен к лику святых и похоронен у северной стены Троицкого собора мужского монастыря вблизи раки святителя Иоасафа.

 

Некоторые вырытые трупы были в таком виде, что харьковские врачи не могли понять, что с ними делал Саенко

 

Эта история упоминалась в советской прессе как пример успешной борьбы с контрреволюцией в серии публикаций 1974 года, посвященных знатному чекисту.

 

Гроза бандитов

 

Гуль в своей книге написал, что “после того как этот щупленький человечек с блестящими белками и подергивающимся лицом от собственных неистовств сошел с ума, чекисты просто шлепнули его — вывели в расход”. На самом же деле Саенко не только остался жив, но и сделал блестящую карьеру.

 

После опыта кровавой бойни в ЧК советская власть не могла оставить без дела такого “талантливого” кадра. Он был назначен заместителем начальника уголовного розыска самого криминального района Харькова — Ивановки, где находятся центральный Благовещенский рынок и вокзал.

 

Во всех городах базары и вокзалы как магнит притягивают всякого рода мелкий и крупный криминалитет. Но новый замначальника угрозыска не растерялся и быстро навел там порядок собственными методами. Чекист считал, что тюремное заключение — непозволительная роскошь для преступников новой советской республики.

 

То ли дело пуля и петля: историки утверждают, что показательные казни через повешение на базаре были обычным делом в 1920-е годы. После того как несколько карманников закончили свою жизнь подобных образом, криминальные авторитеты Харькова решили на сходке, что их обидчика необходимо срочно ликвидировать.

 

Чекист считал, что тюремное заключение — непозволительная роскошь для преступников новой советской республики

 

По воспоминаниям сотрудника уголовного розыска Дзержинского района, Саенко возвращался туманным летним вечером домой на ул. Клочковскую, 81. Идя по спуску Пассионарии, впереди он увидел четыре фигуры, двигавшиеся навстречу. Мгновенно, без предупреждения, он начал стрелять, все четверо были убиты наповал. После этого бандитский мир Харькова полностью признал свое поражение перед человеком, обладающим таким звериным чутьем к опасности.

 

В1920-м Саенко стал верховным следователем Наркомата юстиции, арбитром Харьковского губисполкома. Впрочем, харьковчане по-прежнему боялись выходить на улицы — даже Феликсу Дзержинскому в Москву начали поступать жалобы на тирана.

 

В 1922 году в Харьков для расследования приехал Станислав Реденс, один из видных деятелей ОГПУ. Вначале по его приказу кровавого чекиста взяли под стражу, но вскоре отпустили, ограничившись увольнением в запас.

 

Крепкий хозяйственник

 

В 1924 году Саенко перевели на хозяйственную работу. Сначала он трудился директором машиностроительного завода Красный Октябрь, затем возглавил швейную фабрику Красная нить, был членом бюро Дзержинского райкома.

 

Но в1938-м товарищей революционеров начали выбивать из обоймы. Наш герой не стал исключением: на старого чекиста поступила анонимка. И тут с ним произошла очередная удивительная история, которую поведал миру бывший заведующий советским отделом Харьковского исторического музея.

 

Когда ранним утром за Саенко приехал воронок, он уже подготовился к встрече гостей. Своих вероятных палачей ветеран ЧК встретил с гранатой в руках и спокойным обещанием всех взорвать. “Вы меня знаете”, — этой фразы было достаточно, чтобы сотрудники НКВД ретировались. Уходя, гости ухмылялись и обещали вернуться завтра. Но завтра они уже сами сидели в застенках — видимо, Саенко смог позвонить в нужные кабинеты и договориться. С тех пор его никто не трогал.

 

После этого бандитский мир Харькова полностью признал свое поражение перед человеком, обладающим таким звериным чутьем к опасности

 

Мнения о дальнейшей судьбе кровавого палача расходятся. Кто-то пишет, что во время Второй мировой войны он руководил в Харькове антигитлеровским подпольем. Историк Зуб считает, что он был в эвакуации.

 

Как бы там ни было, в 1947 го- ду бывший чекист стал пенсионером союзного значения, в 1948-м был награжден орденом Ленина с формулировкой За заслуги перед Родиной и поселился в так называемом доме чекистов в центре города по ул. Сумской.

 

В книге Харьковская Чека. Прощание с мифами Зуб пишет: “По рассказам общавшихся с ним в начале 1970-х годов людей, пребывал в здравом уме и вполне трезвой памяти. Пописывал стихи на досуге”.

 

Саенко умер в 1973-м, дожив до 87 лет. На престижном харьковском центральном кладбище есть могила № 54, на которой написано: Спи спокойно, дорогой Степочка.

 

 

 

[Satenik 1396]

Во время прочтения, в отличие от написания, ни одно животное не пострадало.