А что вы об этом думаете...?

[trond 1]

Закрутил, однако...

[Yevgen35 0]

Вот-вот! И так - во всем

(Скажу по секрету: и даже в этой теме! Т-с-с-ссс!!!!)

Слава, Ты бы как-нибудь, хотя бы тезисно изложил, "как ты докатился до жизни такой?"

[trond 1]

См. первую часть подписи

[Bill 963]

Ребята, к нашей теме вспомнился отрывок из любимой мной книги... Приятного Вам чтения! " ...Дальнейшие несколько часов я помню смутно. Я сильно опьянел. Кажется,

разговор пошел о войне - Чапаев вспоминал первую мировую. Получалось у

него довольно правдоподобно: он говорил о немецкой кавалерии, о каких-то

позициях над рекой, о газовых атаках и мельницах, на которых сидят

пулеметчики. В одном месте он даже пришел в сильное возбуждение и

закричал, сверкая на меня глазами:

- Эх, Петька! Да ты знаешь хоть, как я воюю? Ты этого знать не

можешь! Всего есть три чапаевских удара, понял?

Я механически кивал, но слушал невнимательно.

- Первый удар - где!

Он сильно стукнул кулаком по столу, так, что бутылка чуть не

опрокинулась.

- Второй - когда!

Он опять с силой опустил кулак на доски стола.

- И третий - кто!

В другой ситуации я оценил бы его спектакль, но жара и самогон до

того разморили меня, что, несмотря на его выкрики и удары по столу, я

скоро заснул прямо на лавке, а когда проснулся, за окном было уже темно и

слышно было, как где-то вдалеке блеют овцы.

Подняв голову со стола, я оглядел комнату. У меня было ощущение, что

я нахожусь в каком-то питерском трактире для кучеров. На столе появилась

керосиновая лампа. Чапаев все так же сидел напротив со стаканом в руке,

что-то напевал себе под нос и глядел в стену. Его глаза были почти так же

мутны, как самогон в бутылке, которая уже опустела наполовину. Поговорить

с ним в его тоне, что ли, подумал я и с преувеличенной развязностью

стукнул кулаком по столу.

- А вот вы скажите, Василий Иванович, только как на духу. Вы красный

или белый?

- Я? - спросил Чапаев, переводя на меня взгляд. - Сказать?

Он взял со стола две луковицы и принялся молча чистить их. Одну он

ободрал до белизны, а со второй снял только верхний слой шелухи, обнажив

красно-фиолетовую кожицу.

- Гляди, Петька, - сказал он, кладя их на стол перед собой. - Вот

перед тобой две луковицы. Одна белая, а другая красная.

- Ну, - сказал я.

- Посмотри на белую.

- Посмотрел.

- А теперь на красную.

- И чего?

- А теперь на обе.

- Смотрю, - сказал я.

- Так какой ты сам - красный или белый?

- Я? То есть как?

- Когда ты на красную луковицу смотришь, ты красным становишься?

- Нет.

- А когда на белую, становишься белым?

- Нет, - сказал я, - не становлюсь.

- Идем дальше, - сказал Чапаев. - Бывают карты местности. А этот стол

- упрощенная карта сознания. Вот красные. А вот белые. Но разве оттого,

что мы сознаем красных и белых, мы приобретаем цвета? И что это в нас, что

может приобрести их?

- Во вы загнули, Василий Иванович. Значит, ни красные, ни белые. А

кто тогда мы?

- Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с

простыми. Ведь "мы" - это сложнее, чем "я", правда?

- Правда, - сказал я.

- Что ты называешь "я"?

- Видимо, себя.

- Ты можешь мне сказать, кто ты?

- Петр Пустота.( фамилия Петьки )

- Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит?

- Ну, - сказал я, - можно сказать, что я - это психическая личность.

Совокупность привычек, опыта... Ну знаний там, вкусов.

- Чьи же это привычки, Петька? - проникновенно спросил Чапаев.

- Мои, - пожал я плечами.

- Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность

привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности

привычек?

- Звучит забавно, - сказал я, - но, в сущности, так и есть.

- А какие привычки бывают у привычек?

Я почувствовал раздражение.

- Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто

я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя... Ну скажем, монадой. В

терминах Лейбница. - А кто тогда тот, кто полагает себя этой монадой?

- Монада и полагает, - ответил я, твердо решив держать себя в руках. - Хорошо, - сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, - насчет "кто" мы

потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с "где" разберемся. Скажи-ка

мне, где эта монада живет?

- В моем сознании.

- А сознание твое где?

- Вот здесь, - сказал я, постучав себя по голове.

- А голова твоя где?

- На плечах.

- А плечи где?

- В комнате.

- А где комната?

- В доме.

- А дом?

- В России.

- А Россия где?

- В беде, Василий Иванович.

- Ты это брось, - прикрикнул он строго. - Шутить будешь, когда

командир прикажет. Говори.

- Ну как где. На Земле.

Мы чокнулись и выпили.

- А Земля где?

- Во Вселенной.

- А Вселенная где?

Я секунду подумал.

- Сама в себе.

- А где эта сама в себе?

- В моем сознании.

- Так что же, Петька, выходит, твое сознание - в твоем сознании?

- Выходит так.

- Так, - сказал Чапаев и расправил усы. - А теперь слушай меня

внимательно. В каком оно находится месте?

- Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из

категорий сознания, так что...

- Где это место? В каком месте находится понятие места?

- Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре...

Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь

словом "реальность", он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит,

где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и... Гамбит. Можно,

конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу

сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь

стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем

не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,

классифицировав собеседника, - ничего не стоит заявить, что все, к чему он

клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая

мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной

курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский

учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему

пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию

правильнее было бы называть софоложеством?

Чапаев хмыкнул.

- А куда это вперед может уйти человеческая мысль? - спросил он.

- А? - растерянно сказал я.

- Вперед чего? Где это "впереди"?

Я решил, что по рассеянности заговорил вслух.

- Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ.

Лучше выпьем.

- Был бы ты философ, - сказал Чапаев, - я б тебя выше, чем навоз в

конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном командуешь. Ты ж

все-все под Лозовой понял. Чего это с тобой творится? От страха, что ли?

Или от радости?

- Не помню ничего, - сказал я, ощутив вдруг странное напряжение всех

нервов. - Не помню.

- Эх, Петька, - вздохнул Чапаев, разливая самогон по стаканам. - Не

знаю даже, как с тобой быть. Сам себя пойми сначала.

Мы выпили. Механическим движением я взял со стола луковицу и откусил

большой кусок.

- Не пойти ли нам подышать перед сном? - спросил Чапаев, закуривая

папиросу.

- Можно, - ответил я, кладя луковицу на стол. Пока я спал, прошел короткий дождь - склон оврага, который поднимался

к зданию усадьбы, был сырым и скользким. Как выяснилось, я был совершенно

пьян - уже почти добравшись до его конца, я поскользнулся и повалился в

мокрую траву. Моя голова запрокинулась, и я увидел над собой небо, полное

звезд. Это было до того красиво, что несколько секунд я молча лежал на

спине, глядя вверх. Чапаев дал мне руку и помог встать. Когда мы выбрались

на ровное место, я снова посмотрел вверх и вдруг подумал, что последний

раз видел звездное небо черт знает когда, хотя все время оно было над

головой - достаточно было просто поднять ее. Я засмеялся.

- Ты чего? - спросил Чапаев.

- Так, - сказал я и показал пальцем вверх. - Красота.

Чапаев поглядел вверх и покачнулся.

- Красота? - переспросил он задумчиво. - А что такое красота?

- Ну как, - сказал я. - Как что. Красота - это совершеннейшая

объективация воли на высшей ступени ее познаваемости.

Чапаев еще несколько секунд глядел в небо, а потом перевел взгляд на

большую лужу прямо у наших ног и выплюнул в нее окурок. Во вселенной,

отраженной в ровной поверхности воды, произошла настоящая катастрофа: все

созвездия содрогнулись и на миг превратились в размытое мерцание.

- Что меня всегда поражало, - сказал он, - так это звездное небо под

ногами и Иммануил Кант внутри нас.

- Я, Василий Иванович, совершенно не понимаю, как это человеку,

который путает Канта с Шопенгауэром, доверили командовать дивизией.

Чапаев тяжело посмотрел на меня и уже открыл рот, чтобы что-то

сказать, но тут до нас донесся стук колес по мостовой и лошадиное ржание.

Кто-то подъезжал к дому.... Повернувшись, я кинулся в дом. От моих щек, вероятно, можно было

прикуривать, и всю дорогу до своей комнаты - непонятно, как я ее нашел в

темноте, - я последними словами проклинал Чапаева с его самогоном и луком.

Кинувшись на кровать, я погрузился в состояние, близкое к коме - вероятно,

наподобие той, из которой я вышел утром.

Через некоторое время в комнату постучали.

- Петька! - позвал из-за двери голос Чапаева, - ты где?

- Нигде! - пробормотал я в ответ.

- Во! - неожиданно заорал Чапаев, - молодец! Завтра благодарность

объявлю перед строем. Все ведь понимаешь! Так чего весь вечер дурнем

прикидывался?

- Как вас понимать?

- А ты сам подумай. Ты что сейчас перед собой видишь?

- Подушку, - сказал я, - но плохо. И не надо мне опять объяснять, что

она находится в моем сознании.

- Все, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька. Поэтому

сказать, что наше сознание находится где-то, нельзя. Мы находимся нигде

просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать,

что мы в нем находится. Вот поэтому мы нигде. Вспомнил?

- Чапаев, - сказал я, - мне лучше одному побыть.

- Ну как знаешь. Чтоб завтра был у меня как огурец. В полдень

выступаем.

Скрипя половицами, он ушел вдаль по коридору. Некоторое время я думал

над его словами - сначала про это "нигде", а после про непонятное

выступление, которое он наметил на следующий полдень. Конечно, можно было

бы выйти из комнаты и объяснить ему, что выступить я никуда не смогу,

поскольку нахожусь "нигде". Но делать этого не хотелось - на меня

навалилась страшная сонливость, и все стало казаться неважным и скучным. Я

заснул... "

[strelok 0]

Мне кажется, нужно было поместить здесь книгу полностью...

[trond 1]

Краси-и-и-ивая книга!

[Amorales 0]

Санитарный поезд почкуется?

[perfect 0]

Почитал цитату и думаю, - про транзисторы нету.

О, но нашёл про трансформатор.

Василий Иванович запускает у Петьки "транс-форматор". Но его тоже как-бы нет, потому что он вместе с индукцией только в сознании Петьки.

[jes 0]

.